ЭКОНОМИКА развития

1) Какие практические рекомендации для догоняющего развития вытекают из "этнометрических" концепций?
2)Каковы сильные и слабые стороны "этнометрических" концепций?
3) Как леворадикальные экономисты (типа А. Эммануэля) доказывали неэквивалентность торговли между развитыми и развивающимися странами?
4) Какие именно "правила игры" в современном международном разделении труда выгодны в первую очередь развитым, а не развивающимся странам?















1) Какие практические рекомендации для догоняющего развития вытекают из "этнометрических" концепций?
Экономисты и социологи полагают, что одним из важнейших факторов качественных различий между "богатым Севером" и "бедным Югом" являются различия в ментальных ценностях, которыми руководствуются люди в своей хозяйственной деятельности. Еще М. Вебер подчеркивал, что западная ментальность гораздо лучше соответствует рыночному хозяйству, чем восточная. В таком случае успех или провал рыночной модернизации России зависит во многом от того, насколько наша российская ментальность схожа с европейской.
Для ответа на вопрос, насколько российская ментальность отличается от западной, надо прежде всего перейти от экспертных и чисто качественных оценок (по типу "американцы - рациональные индивидуалисты, а русские - иррациональные коллективисты") к оценкам количественным, основанным на данных массовых опросов. Иначе говоря, методологическая проблема заключается в том, как интуитивные представления о качественных различиях между людьми разных наций перевести на привычный современным экономистам язык математических показателей.
Есть ли у современной науки метод количественного измерения различий экономической ментальности людей разных наций? Да, есть такие методы! Один путь, лучше известный российским экономистам, - это "поведенческая экономика" (behavioral economics) А. Тверски и нобелевского лауреата Д. Канемана. Другой - этнометрия Г. Хофстеда и его последователей.
Поведенческой экономикой называют изучение (как правило, с использованием современных методов математического анализа) стереотипов мышления и поведения людей. Главным объектом исследований американских психологов Тверски и Канемана, основоположников этого научного направления, стали механизмы принятия людьми решений в ситуации неопределенности1. К сожалению, в рамках поведенческой экономики пока практически нет специальных исследований межнациональных различий.
А есть ли такие методики количественных компаративистских исследований национальных хозяйственных культур, на основе которых уже сейчас можно делать выводы об особенностях российской ментальности? Да, есть!
Российским обществоведам уже относительно хорошо известны методы количественного анализа национальных культур, основанные на сравнении национальной ментальности какой-либо страны с другими национальными ментальностями. Речь идет о так называемой этнометрии - направлении этносоциальных исследований, в котором анализируются ментальные характеристики различных этнических групп (обычно речь идет о нациях) с использованием формализованных (математических) методов.
Рассмотрим четыре наиболее популярные этнометрические методики и попробуем с их помощью ответить на вопрос, насколько "нормальна" российская экономическая ментальность2.
"Отцом" этнометрии заслуженно считается голландский социальный психолог Гирт Хофстед. Он первым начал собирать количественные базы данных; разработанная им методика и сейчас наиболее популярна.
Будучи руководителем психологической службы транснациональной корпорации IBM, он в конце 1960-х годов занимался изучением того, как ментальные ценности, связанные с особенностями хозяйственной культуры, влияют на трудовое поведение работников IBM в разных странах. Его первые анкетные опросы относятся к 1967 - 1969 и 1971 - 1973 гг.: во время пилотного исследования Хофстед разработал методику анкетного опроса респондентов, а на втором этапе стал набирать базу данных. Поскольку IBM являлась очень крупной фирмой, Хофстедова база данных оказалась необычайно обширной: 72 филиала транснациональной корпорации IBM из 40 стран, 116 тысяч анкет на 20 языках.
Именно в процессе обработки собранной базы Хофстед начал рассматривать свое исследование как кросс-культурное, нацеленное на сравнительное изучение национальных особенностей работников. Так как служащие фирмы IBM были схожи между собой по многим
1 О поведенческой экономике см., например: Белянин А. Дэниел Канеман и Вернон Смит: экономический анализ человеческого поведения (Нобелевская премия за чувство реальности) // Вопросы экономики. 2003. N 1.
2 Практически единственным обобщающим исследованием отечественных обществоведов по данной тематике является монография: Лебедева Н. М., Татарко А. Н. Ценности культуры и развитие общества. М.: Изд-во ГУ-ВШЭ, 2008. Полезную информацию можно также найти в изданиях: Ясин Е. Г. Модернизация экономики и система ценностей. М.: Изд-во ГУ-ВШЭ, 2003; Триандис Г. К. Культура и социальное поведение. М.: Форум, 2007; Кросс-культурная психология. Исследования и применение. Харьков: Изд-во Гуманитарный центр, 2007. признакам (профессиям, корпоративной культуре, образованию и т.д.), то сам собой напрашивался вывод о единственном принципиальном различии - их национальной культуре.
В 1976 - 1977 гг. начали выходить первые статьи Хофстеда, посвященные открытому им методу экономической компаративистики, а в 1980 г. появилась его знаменитая монография "Влияние культуры: международные различия трудовых ценностей"3. Эта книга очень быстро завоевала статус классической, положив начало новому научному направлению.
Не остановившись на достигнутом, Хофстед и его сторонники продолжили поиск наиболее подходящей методики для выделения культурных универсалий. Самому создателю этнометрии, в частности, не нравилось то, что выделенные им ценности трудового поведения отражали, прежде всего, западную культуру. Это было вполне закономерным: поскольку руководители IBM являлись представителями западной культуры, Хофстед был изначально вынужден "приноравливаться" к культурному уровню своих заказчиков. Однако когда в 1980-е годы он стал заниматься чисто научной работой, появилась возможность усовершенствовать методику.
Концепты являются ментальными представлениями, абстрактными объектами или способности, которые составляют основные строительные блоки мыслей и убеждений. Они играют важную роль во всех аспектах познания .[1][2]
В современная философия, есть по крайней мере три преобладающих способа понять, что такое понятие:[3]
Понятия как < wbr>ментальные представления, где понятия являются сущностями, которые существуют в уме (ментальные объекты)
Понятия как способности, где понятия способностей, свойственных когнитивной агентов (психических состояний)
Понятия, как Fregean чувств (см. чувства и ссылка), где понятия абстрактные объекты, в отличие от ментальных объектов и психических состояний
Концепции можно организовать в иерархию, более высокие уровни которой названы " superordinate "и более низкие уровни термин"подчиненным". Кроме того, существует "базовый" или "средний" уровень, на котором люди наиболее легко классифицируют концепцию.[4] например, базовые концепции будет "стул", с вышестоящих, "мебель", и его подчиненных, "мягкое кресло".
«Для нас большая честь быть признанным за наш подход к технологическим инновациям, поскольку он представляет собой дополнительную ценность для наших клиентов», - сказал Стив Мостер, исполнительный вице-президент по продуктам и услугам GES. «Возможность количественно оценивать результаты путем анализа таких факторов, как движение трафика и покупательское поведение, дает нашим клиентам преимущество отслеживать и улучшать рентабельность инвестиций».
Перспективные победители оценивались по эффективности их конкретных технологических решений, приложений и предлагаемых услуг. Были также рассмотрены такие функции, как простота использования и интеграции в системах шоу и событий. Победители были выбраны группой, состоящей из сотрудников МТО, которая также провела собеседование с различными менеджерами шоу и руководителями ассоциаций в процессе отбора.
Ethnometrics (sm), Inc. является отмеченным наградами лидером в предоставлении консалтинговых услуг, основанных на фактах, в личном маркетинге с использованием метода Six Sigma. Основанная в 2002 году, Ethnometrics оптимизировала ресурсы для целого ряда клиентов, используя стратегии, основанные на данных, для максимизации рентабельности инвестиций. Предлагая измерение трафика и анализ времени, отслеживания и эффективности на выставочном этаже, Ethnometrics преуспела в повышении ценности розничных и event-индустрий, помогая своим клиентам понять ключевые факторы, влияющие на покупку. GES, дочерняя компания Viad Corp (NYSE: VVI), приобрела бизнес Ethnometrics в 2007 году.





2) Каковы сильные и слабые стороны "этнометрических" концепций?
При этнометрическом анализе культурных особенностей россиян анализируются количественные оценки приверженности респондентов тем или иным ценностям.
Для определения культурной специфики россиян использована этнометрическая методика Г. Хофстеда (VSM94). Согласно результатам всероссийского исследования, проведённого в марте-апреле 2010 г., для России типичны западные показатели «индивидуализма» и «дистанции власти», которые определяют поляризацию стран мира на Восток и Запад. При этом у России наблюдается очень высокое «избегание неопределённости», не характерное даже для большинства восточных стран, и пониженный показатель «маскулинности», который также выводит нашу страну на особые позиции по отношению не только к странам Запада, но и к большинству стран Востока.
Такие масштабные рассогласования показателей, характеризующих базовые основы национальной культуры, не только в очередной раз говорят о специфике России, но и требуют более глубокого анализа того, что стоит за этой рассогласованностью. В ходе этого анализа автор рассматривает отдельные компоненты показателей, используемых в методике Г. Хофстеда (каждый из этих показателей основан на тестировании четырёх базовых ценностей).
Сделаны выводы, что нормы, лежащие в основе хофстедовых характеристик «дистанция власти» и «индивидуализм», разделяются большинством россиян, что свидетельствует об устойчивости «европейских корней» российской культуры. Схожесть этих показателей для стран Запада и России является аргументом в пользу утверждения, что западные формальные институты (правовые нормы, организационные структуры) будут позитивно восприняты общественным сознанием россиян. В то же время характеристики «маскулинность» и «избегание неопределённости» являются гетерогенными, что говорит о наличии определённых ценностных противоречий в общественном сознании.
Сформулированы гипотезы о тенденциях изменения хофстедовых характеристик российской культуры: «дистанция власти» останется стабильной, «индивидуализм» и «маскулинность», возможно, будут повышаться, тенденции изменения «избегания неопределённости» не ясны. Гетерогенные характеристики «маскулинности» и «избегания неопределённости» должны, видимо, нивелироваться по мере стабилизации ситуации в России. Однако экономический кризис, начавшийся в 2014 г., вряд ли будет способствовать чёткой артикулированности этих двух показателей в ближайшее время.











3) Как леворадикальные экономисты (типа А. Эммануэля) доказывали неэквивалентность торговли между развитыми и развивающимися странами?
Поддержка радикальных партий как на левом, так и на правом уровне растет, подпитывая интуицию тем, что оба радикализма имеют аналогичные основы. Действительно, существующие исследования показывают, что радикальные левые и правые избиратели имеют перекрывающиеся позиции и предпочтения. Однако в этой статье мы фокусируемся на различиях в основах голосования таких партий. Мы показываем, что радикальные левые и правые избиратели резко расходятся с идеологическими профилями. Когда дело доходит до исторических традиций «левого» и «правильного», эти избиратели радикально отличаются друг от друга. Обе группы выражают традиции, связанные с их обычными коллегами, особенно в отношении (не) эгалитарных, (не) альтруистических и (анти) космополитических ценностей. Такие различия также объясняют, почему радикальные левые избиратели, как правило, больше, не менее, образованы, чем основные или радикально правые избиратели.
Радикализмы как левых, так и правых приобретают избирательную базу в развитых демократиях. В Соединенных Штатах Дональд Трамп удивил друга и врага своим избранием на пост президента США, а во время праймериз Берни Сандерс удалось привлечь значительную часть недовольных демократов. Подобные события происходят в течение более продолжительной серии избирательных циклов в Европе. До недавнего времени большинство заголовков касались радикальных правых партий. Например, после выборов в Европейский парламент в мае 2014 года многие новостные агентства обозначили победу в выборах Фронта национального (ФН) во Франции и Партии независимости Великобритании (UKIP) в Великобритании как политическое «землетрясение», , 1 Недавние успехи таких партий, как «Альтернатива Германии» (Германия), «Партия свободы» Вильдерса (PVV) в Нидерландах и Движение за лучшую Венгрию (Джоббик), также показывают, как радикальные правые партии стали важными политическими силами в почти во всех европейских странах. Но радикальные левые партии испытали одновременный рост успеха. Такие партии, как Сириза в Греции и Podemos в Испании, набирают силу на выборах, привлекая большое журналистическое и академическое внимание, шок и страх перед радикализмом на обеих крайностях политического спектра.
Важное значение для будущего демократического управления заключается не только в понимании характеристик сторон, проявляющих эти радикализм, но и в понимании мотивов и характеристик избирателей, дающих радикализму их политическую силу и будущее. К сожалению, существующие научные и популярные дискуссии о радикализме дают ограниченное представление о том, что движется радикально, в отличие от радикальных правых избирателей. Исследования на партийном уровне показали, что радикальные левые и радикальные правые партии имеют много общего. Обе партийные семьи были показаны националистами ( Burgoon, 2013 ; Halikiopoulou et al., 2012 ), eurosceptic ( Hooghe et al., 2002 ) и популистом ( Rooduijn and Akkerman, 2017 ). Исходя из предположения, что и избиратели для этих партий могут быть похожи друг на друга, в двух последних исследованиях выяснилось, что радикальные левые и правые избиратели разделяют ключевые политические желания и недовольства и происходят из подобных социальных слоев ( Lubbers and Scheepers, 2007 ; Visser et al. , 2014 ). Хотя эти исследования столкнулись с важными различиями между двумя электоратами, особенно некоторыми идеологическими атрибутами и уровнями образования, такие различия не являются центральным направлением исследования или получают теоретический учет. Акцент на общности вместо различий усиливается повсеместностью концепции «популизма». Популизм часто определяется как политическое послание о том, что добрых людей пренебрегают, эксплуатируют или коррумпируют злая элита (см. Mudde, 2004 ). Это сообщение может регулярно встречаться среди радикальных левых и радикальных правых политиков. Нынешний фокус на популизм усиливает внимание к тому, что стороны, такие как FN во Франции и Podemos в Испании, имеют общий характер, а не разделяют их. Таким образом, существующая литература обеспечивает портрет радикальных левых и правых избирателей, в которых различия являются исключениями, которые доказывают правильность: сходство между радикалами является основной моделью, важной для избирательной демократии.
В этой статье мы рассматриваем этот портрет. Наш главный аргумент заключается в том, что радикальные левые и правые основы следует рассматривать как осколки из партийных семей, с которыми они обычно связаны. В то время как они могут хорошо разделять недовольство и экономическую уязвимость, их также можно ожидать, чтобы выражать традиции и чувства, связанные с их соответствующими коллегами по основным направлениям, особенно в отношении (не) эгалитарных и (не) альтруистических ценностей и в отношении ( анти-) космополитизм, который может быть четко связан с такими ценностями. Мы проверяем наши ожидания посредством анализа европейских избирателей и поддержки радикальных правых и радикальных левых партий, используя семь волн данных Европейского социального опроса (ESS) (с 2002 по 2014 год), которые охватывают 23 страны, 26 радикальных прав и 23 радикальных левых партии , Хотя наш анализ выявляет сходство между базами поддержки двух партийных семей, данные также показывают основные различия, которые свидетельствуют о наследии левой и правой ориентации.
Наши выводы важны для понимания современной демократической политики. Они показывают, что, хотя избиратели за радикальные левые и радикальные права имеют много общего в социально-экономических условиях, такие избиратели также отличаются в основном уважением, что отражает хорошо известные различия между основным правом и основным правом. Можно ожидать, что эти различия будут формировать европейскую политику на долгие годы не только на национальных политических аренах, но и на наднациональной арене ЕС, где радикальные левые и правые стороны иногда сотрудничают друг с другом, по крайней мере, в своих соответствующих партийных семьях. Различия между многочисленными радикальными левыми и правыми партиями свидетельствуют о том, что национальные и европейские партийные системы, вероятно, столкнутся с растущей поляризацией в отношениях и позициях в отношении ЕС, иммиграции, правопорядка и неравенства.
Радикальные партии как слева, так и справа все более успешны в Европе. В результате, среди прочих факторов, повышения волатильности выборов ( Van der Meer et al., 2012 ), растущего внимания со стороны средств массовой информации к радикальным партиям ( Boomgaarden and Vliegenthart, 2007 ; Walgrave and De Swert, 2004 ) и растущей значимости проблем что эти партии «принадлежат»: иммиграция, ислам и безопасность ради радикального права; социально-экономическое неравенство и финансовый кризис для радикальных левых; и европейская интеграция для обоих (см. март 2011 г. , Mudde, 2007 ) - основные партии в большинстве европейских стран теперь серьезно оспариваются по крайней мере одной надежной радикальной партией. Что делает эти радикальные партии настолько привлекательными для избирателей?
Когда дело доходит до радикального права, обширное исследование определило основные объяснительные характеристики ( Mudde, 2007 ; Rooduijn, 2014 ; Rydgren, 2007 ). Это националистические партии, что означает, что они стремятся к сопоставлению политической единицы (государства) и культурной единицы (нации). Но радикальные правые партии поддерживают ксенофобскую форму национализма, которую можно назвать «нативизмом». В полезной формулировке Мудде, нативизм «утверждает, что государства должны заселяться исключительно членами родной группы (« нацией ») и что неродные элементы (личности и идеи) в корне угрожают однородному национальному государству» ( Mudde, 2007 : 19). Современные европейские радикальные правые партии также склонны быть популистскими: они используют дискурс, изображающий «хороших людей» как эксплуатируемых, преданных, забытых или искаженных «злой элитой» ( Mudde, 2007 ; Rooduijn, 2014 ). Радикальная правая партийная семья представляет собой однородную партийную семью. Хотя радикальные правые партии часто отличаются друг от друга по этическим вопросам, партийная семья является более или менее однородной, чем, например, консервативные или либеральные семейные семьи ( Ennser, 2012 ).
Различные исследования показали, что те, кто голосует за радикальные правые партии, исходят из более низких социально-экономических позиций. Такие избиратели, как правило, менее образованы, имеют тенденцию к снижению доходов и относятся к «более низким» социальным классам и чаще становятся безработными ( Lubbers et al., 2002 ; Werts et al., 2013 ). Более того, социально-экономические переменные влияют на выбор голосов, опосредуемый такими отношениями, как предпочтения иммиграции, европейское объединение, правопорядок и политический цинизм ( Arzheimer, 2009 ; Ivarsflaten, 2008 ; Kriesi et al., 2006 , 2008 ; Werts et al. , 2013 ; Van der Brug et al., 2000 , 2005 ).
Хотя радикальные правые избиратели могут иметь более низкие социально-экономические позиции, не следует, что граждане из более низких социально-экономических слоев автоматически склонны голосовать за радикальное право. Эти граждане могут просто быть одинаково привлекательными для радикальных левых . Действительно, исследования поведения в области голосования уже давно обнаружили, что люди с более низкими социально-экономическими позициями склонны голосовать за левые партии, тогда как граждане из более высоких социально-экономических слоев чаще голосуют за правые партии ( Evans, 2000 ). Это имеет смысл, поскольку левые партии давно призвали к уменьшению различий в доходах путем перераспределения благосостояния, тогда как правые партии, как правило, выступают против такого вмешательства государства. Несмотря на то, что различия между традиционными левыми и правыми размывались на протяжении многих лет, радикальные левые партии продолжают осуждать перекошенную социально-экономическую структуру современного капитализма и выступать за сокращение неравенства за счет далеко идущего перераспределения и значительных изменений в экономических и силовых структурах ( март, 2011 : 8-9). Радикальные левые партии также резко критикуют «неолиберальный» характер глобальной и европейской экономической интеграции. Эта повестка дня должна быть обращена к тем же самым низкопоставленным, экономически уязвимым избирателям, связанным с радикальными правыми партиями. Рамиро (2016) действительно обнаружил, что те, кто голосует за радикальные левые партии, как правило, являются теми, кто отождествляет себя с рабочим классом.
Исследования радикальных правых и радикальных левых партий раскрывают, как и ожидалось, образцы поддержки в целом в соответствии с такими возможностями. Обе партийные семьи были найдены в их позиции, чтобы быть широко националистическими ( Burgoon, 2013 ; Halikiopoulou et al., 2012 ), eurosceptic ( Hooghe et al., 2002 ) и популистом ( Rooduijn and Akkerman, 2017 ). Что касается избирателей радикальных партий, Любберс и Шеперс (Lubbers and Scheepers, 2007) обнаружили, что граждане с более низкими доходами и низшими классами (работники физического труда) более склонны голосовать за радикальные левые и правые. 2 Visser et al. (2014 г.) приходят к аналогичным выводам, в которых основное внимание уделяется субъективному позиционированию граждан как крайних левых или правых на основе их самообеспечения на шкале от 0 до 10 слева направо. Эти исследования выявили важные различия между радикальными левыми и правыми избирателями. Сторонники радикального права, как правило, менее образованы, чем другие избиратели, в то время как избиратели для радикальных левых имеют тенденцию быть более образованными. И Visser et al. (2014) обнаруживают различия в отношениях между радикальными левыми и правыми, выявляя различные ориентации на перераспределение и этническое разнообразие. Однако в этих исследованиях такие различия не объясняются или не рассматриваются теоретически или эмпирически. Действительно, широкий круг существующих исследований состоит в том, что индивидуальные социально-экономические профили поддержки радикальных левых и правых чаще встречаются, чем отдельные.
Однако важно более внимательно изучить различия между радикальными левыми и радикальными правыми избирателями и выяснить, отражает ли поддержка радикальных левых и радикальных правых партий или принципиально отходит от ориентации партийных семей, с которыми они связаны. Известные различия между левыми и правыми по отношению к государству и рынкам могут в некоторых отношениях исчезать и в других отношениях усиливаться после того, как вы попадаете в радикальные левые и правые. В любом случае эмпирические различия характеризуют поддержку радикальных левых и радикальных правых, объясняя любое простое объяснение - например, уровни высшего образования радикальных левых по сравнению с радикальными правозащитниками. Эти шаблоны и загадки нуждаются в более полном изучении в свете того, что «левое» и «право» означает в современной политике, - с учетом одиночных или многомерных концепций избирательного политического пространства (см. Van der Brug et al., 2000 ; Van der Brug and Van Spanje, 2009 ).
Мы утверждаем, что различия в поддержке избирателей радикальными левыми и радикальными правыми партиями, то есть «радикальные различия», отражают социально-экономические интересы, а также нормативные предпочтения, связанные с более широкими и более глубокими историческими традициями «левого» и «правого». Независимо от того, лежат ли позиции избирателей или ориентированы на партийные ориентации ( Ezrow et al., 2011 ), избиратели, поддерживающие радикальные левые и правые, могут делиться важными общими чертами, а также разделяться различиями в экономических позициях и социальных отношениях. С одной стороны, обе партийные семьи имеют традиции, способствующие представительству социально и экономически обездоленных граждан, и обе традиции разделяют экстремальные ответвления от основных движений, выражая откровенное политическое и экономическое недовольство, недоверие и протест. С другой стороны, классические и хорошо известные лево-правовые различия предсказывают очень разные нормативные основания для радикальных левых и правых. Можно ожидать, что радикальные левые сторонники, в прямом контрасте с их радикальными правыми коллегами, будут экономически эгалитарными и альтруистическими взглядами. Эти важнейшие различия, в свою очередь, могут, как ожидается, подрывать важные различия в том, как радикальные левые и правые избиратели рассматривают обещание и ловушки глобализации. Наконец, все эти разногласия имеют смысл резкого контраста в уровнях образования радикальных левых и правых избирателей.