Культурно-цивилизационные особенности Восточной Азии на примере Японии и Китая

Наиболее ярко данная тенденция прослеживается в японском капитализме в фазе японского военного фашизма. Одна ошибочно будет предполагать, что это явилось чисто национальной стратегией, поскольку можно спокойно выделить черты имперской модели восточноазиатской цивилизации, защищающейся от Запада, так называемую «оборонительную» интервенцию в материковый Китай, завоевание Маньчжурии и Тайваня.
После исследования и подробного разбора подобных исторических нюансов становится понятно, что интеграция под эгидой Запада вряд ли когда-либо приведёт к утрате культурно-цивилизационных особенностей странами восточноазиатского региона. Культура – это образ жизни, условный порядок, приобретенный физически и укорененный в подсознательном сознании. Цивилизация, с другой стороны, представляет собой сознательно признанный идеологический порядок.
Да, они между собою различны, поскольку умение обходиться с предметами сельскохозяйственного быта или, например, машинами, является часть культуры, в то время как создание конвейеров, механизированная промышленность, индустриализация общества являются аспектами, относящимися в большей степени к понятиям цивилизации. Точно также как особенности цветовой гаммы, техники мазка и повторяющиеся мотивы в творчестве отдельных художников принадлежат первым, в то время как традиционная база орнаментов китайского фарфора – вторым. Но уже здесь чувствуется, что между культурой и цивилизацией есть некая «серая зона». При этом культуры очень тяжело изживают себя, хотя сферы их господства ограничены, в то время как цивилизации легко получают широкое распространение, но от них можно отказаться сознательно. То есть цивилизация не может быть таким же предопределенным свойством этнической группы, как и её культура, точно также, как и культура не может быть универсальной и обширной [8].
На данный момент народы Китая и Японии активно приобщаются к современной западной цивилизации, но не теряют свои национальные цивилизационные особенности и национальные государства в среднем слое и сохраняют признаки традиционной культуры в повседневной жизни.
Например, довольно большой сегмент дорам, находящихся сейчас на пике популярности среди молодёжи, часто предполагает наличие любовной линии между представителями ЛГБТ-сообщества. Однако об узаконивании подобных отношений речи не идёт, и как уже говорилось выше в этом плане молодые люди восточноазиатского региона демонстрируют консерватизм и приверженность традиционным взглядам. Скорее всего, стоит расценивать высокую популярность и наличие подобной тематики больше как реверанс в сторону активно пропагандирующихся западных ценностей с акцентом на проявления терпимости и толерантности в современном обществе, а также способ привлечения и приобщения к восточной культуре западной молодёжи через средства массовой культуры.
В политической сфере права человека и демократические принципы являются основополагающим пластом, далее в иерархии отдельные законодательные органы и политические институты, а уже затем сами партии. В театре на первое место выходит традиционная драматургия, после чего внимание обращается на национальные языки, на которых ведётся повествование, а уже после для создания глубины восприятия обязательно добавляются отличительная этническая стилизация и проявление диалектизмов. Это в очередной раз подчеркивает особенности восточного менталитета, поскольку наиболее логичным объяснением подобным проявлениям является процветание культа истории и предков. Диалекты являются значимой частью многовековой культуры, а значит пренебрежение им или отрицание и отречение от него могут быть равносильны кощунству и святотатству.
Однако сказать, что глобальная модернизация прошла для стран Восточной Азии совсем бесследно нельзя. Скорее благодаря ей происходит возрождение и возращение традиционных этнических культур, а также наделение их новыми элементами универсальности.
Так активно гастролирующая по миру японская танцевальная труппа «Санкай Дзюку» часто включает в свои постановки элементы из балийского танца кечак, основанного, в свою очередь, на степах, которые были привнесены в культуру балийцев немцами в начале века [10].
Восточную Азию также можно назвать, в определенной мере, кинематографическим центром, породив целую когорту многообещающих молодых режиссёров. Очевидно, что первые успехи восточного кинематографа на международных кинофестивалях обеспечивались зачастую экзотичностью восточной культуры для простого западного обывателя. Теперь же перед режиссёрами стоит более сложная задача: формирование национальной идентичности при соответствии общемировым стандартом. То есть снова наблюдается возврат к постоянному балансированию между заимствованием и поисками культурной самобытности. Именно это, видимо, и является причиной продолжительных дискуссий и возражений вокруг утверждения французского исследователя Ноэля Бёрч, что «как минимум до 1945 года» японское кино оставалось единственным национальным кинематографом, полностью сформировавшимся вне европейской культурной традиции [1]. Но если уж в более привычных образцах и формах изобразительного, например, искусства можно отследить наличие диалога и перекликания с западной культурой, то и восточный кинематограф стоит рассматривать через аналогичную призму, что ни в коей мере не умаляет его вклад в презентационную функцию Востока.
Таким образом, несмотря на бытующее мнение о западном культурном имперализме, следует понимать, что восточная цивилизация не является чем-то неизменным, а скорее представляется как живой организм. Есть проявления и атрибуты заимствования у других культур, но большая часть традиционных азиатских ценностей всё ещё остается нетронутой и бережно сохраняемой.
Особенности восточного менталитета проявляются даже в отношении к безопасности. Исторический обзор культуры дорожного движения Китая показывает, что в первую очередь положения, касающиеся регулировки дорожного движения были ориентированы больше на экономическую составляющую. Первые правила носили рекомендательный характер по улучшению потока движения и только после 2009 года правила вождения стали ориентироваться на защиту водителей и, в меньшей степени, пешеходов. Поэтому исследования 2010 года отмечали частое нарушение китайскими водителями правил, однако скорее всего это происходило по причине общей неопытности водителей и относительной новизны правил. Но более поздние исследования в Пекине также позволяют предполагать, что в ряде случаев (например, непредоставление преимущества в движении пешеходам или иным участникам дорожного движения), являются неосознанном выборе водителей, которые имеют более сильную культурную основу.
В противовес этому на поведение японцев при вождении сильно влияет культура низкой толерантности к риску. И хотя измерения, лежащие в основе восприятия риска в Японии аналогичны другим странам, местные водители относятся к авариям с большим страхом, чем водители в США. Они переоценивают риск аварии, несмотря на относительно низкую оценку экономической стоимости. Это модель восприятия приводит к тому, что японцы активно развивают страховую сферу и покупают страховку во избежание чувства вины и с целью снизить расходы других в случае аварии, в то время как западные водители покупают страховку дабы уменьшить собственные расходы. На это также может оказать влияние культ природы и пропаганда осознанного отношения к жизни и миру, в связи с чем в Японии выше возможность аварии с участием пешехода или велосипедиста по сравнению с авариями, например, в США, которые чаще происходят между автомобилями [3].
Перед Китаем стоит проблема большого населения, которое создает острую конкуренцию, продвигая культуру, готовую идти на риск. Однако рискованное поведение и дорожное движение влекут за собой небезопасные последствия. Граждане в Китае могут быть более склонны принимать предписания, регулирующие поведение, и грандиозный культурный сдвиг может быть более вероятным, чем в других странах, хотя это спорно с учетом показателей управления. Совершенно очевидно, что за очень короткий период времени были достигнуты большие успехи в области безопасности, что может открыть Китаю путь к развитию культуры безопасности. А в Японии, у которой есть обратная проблема - готовность ограничить свободу водителя для повышения безопасности, но которая, кажется, более неохотно регулирует безопасность транспортных средств, пройти последнюю милю к лучшей культуре безопасности и добиться наибольших успехов может быть сложно. Точно также как и на Западе, где культура личной свободы затрудняет разработку и обеспечение соблюдения законов о безопасности. Изменения могут происходить, но они медленные, однако готовность разрабатывать и внедрять технические решения является выгодным отличием от приемов стран восточноазиатского региона.
Но несмотря на уже описанные сложности и неправомерность к единообразному описанию культурно-цивилизационных особенностей стран Восточной Азии, именно региональная культурная самобытность данной области является, по мнению ряда исследователей, основой для введения речи о современном азиатском регионализме. Обязательна ли общая региональная культурная идентичность для региональной группы? Да, действительно, совместное культурное наследие в своё время облегчило формирование Европейского союза, однако традиционные ценности азиатских культур не всегда могут обеспечить культурную основу восточноазиатского регионализма. Идея о том, что культурно-цивилизационный базис современной Восточной Азии вращается только вокруг идеи «антизапада» не выдерживает никакой критики. В настоящее время у Востока нет устойчивой идентичности, поскольку историческая идея противостояния Запада и Востока уже неосуществима по причине проникновения западного влияния и создания пересекающихся сообществ по принципу Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом было рассмотрено становление восточноазиатского регионализма на протяжении трех эпох. О формировании конкретной культурной идентичности можно судить как минимум с XVI века, хотя культурно-цивилизационные особенности начинали формироваться и в более ранние эпохи. В какой-то мере экономическое, политическое и культурное развитие стран востока определяла господствующая, а точнее, доминирующая империя. Так XVIII в. ассоциируется с периодом длительного мира, развитием многосторонней торговли и как следствие проникания различных культурных национальных традиций на другие территории. Во многом, данная обстановка обеспечивалась пропагандой нео-конфуцианства Китайской империей на зависимых территориях. Часть ценностей данного учения до сих пор являются важными составляющими мировоззрения современных жителей Восточной Азии.
Упадок империи Цин привел к централизации Восточной Азии вокруг уже японской империи и повлек за собой многочисленные миграции, появление двусторонних торговых отношений, но также политика колониализма привела к ослаблению внутриазиатских связей и обособлению этнических общностей.
В нынешнем веке и Китай, и Япония стараются не просто выйти на мировую арену, но и сохранить собственный взгляд на общепринятые явления. Причем это может выражаться как в экономических и политических явлениях, так и обуславливаться особенностями менталитета.
Сложность в выделение культурно-цивилизационных особенностей Восточной Азии вносят также двойственность понимания географических и культурных границ данного региона, а также влияние различных процессов, таких как вестернизация или глобальная модернизация. Марксизм и либерализм здесь смешиваются с исламом, конфуцианством, даосизмом и другими традиционными азиатскими культурами. Так, около трети населения Южной Кореи является христианами. Сингапур лучше же описать как больше коммерческое общество, где с восточным традиционным мировоззрением сосуществует западный капитализм и верховенство закона.
Таким образом, в настоящее время у Восточной Азии нет устойчивой идентичности. Можно рассматривать, к примеру, Китай и Японию как части одной цивилизации с общими чертами, такими как конфуцианские ценности, семейные отношения, схожие письменные символы, и это может стать благоприятной почвой для формирования современного восточноазиатского регионализма. Тем не менее, есть ряд принципиальных отличий в менталитете и системе ценностей. Так высокая плотность населения Китая создает систему конкурирующего социума, в то время как японское общество всё ещё весьма настороженно относится к любым рискам, особенно касающимся человеческой жизни. Многие японские националисты непременно делают акцент на уникальности Японии, в то время как китайских националистов мало интересует подобная региональная идентичность. Таким образом, противостояние Западом и Востоком служит по большей части основой для выделения культурно-цивилизационных особенностей, однако не стоит пренебрегать исторически сложившимся недовольством друг другом у стран восточноазиатского региона. Поскольку зачастую именно это оказывает решающее решение на формирование общественного мнения у той или иной национальности и мешает выработке единой культурной идентичности.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
Федорова А. А. Формирование школы монтажной выразительности в японском документальном кино 1930-с – 1950-х годов: творчество Камэи Фумио //Дисс. канд. искусствоведения. – 2017.
Хачатурян В. М. Человек в пространстве цивилизаций: проблема цивилизационной идентичности //Вопросы социальной теории. – 2010. – Т. 4. – С. 218-240.
Atchley P. Shi J., Yamamoto T. Cultural foundations of safety culture: A comparison of traffic safety culture in China, Japan and the United States //Transportation research part F: traffic psychology and behaviour. – 2014. – Т. 26. – С. 317-325.
He B. East Asian ideas of regionalism: a normative critique //Australian Journal of International Affairs. – 2004. – Т. 58. – №. 1. – С. 105-125.
Kang D. C. International relations theory and East Asian history: An overview //Journal of East Asian Studies. – 2013. – Т. 13. – №. 2. – С. 181-205.
Kolpakova T. V., Kuchinskaya T. N. China's" New Regionalism" as A Mechanism to Strengthen the Influence of China In The Global Integration Processes: An Example of Eurasian Economic Union //International journal of economics and financial issues. – 2015. – Т. 5. – №. 2S.
Selden M. et al. East Asian regionalism and its enemies in three epochs: political economy and geopolitics, 16th to 21st Centuries //The Asia-Pacific Journal. – 2009. – Т. 9. – №. 4/9.
Spohn W. World history, civilizational analysis and historical sociology: Interpretations of non-Western civilizations in the work of Johann Arnason //European Journal of Social Theory. – 2011. – Т. 14. – №. 1. – С. 23-39.
Syamalamma K., Krishna Mohan Reddy P. East Asian Identity // World Affairs: The Journal of International. – 2010. – T. 14. - №. 14. – C. 20-35.
Yamazaki M. Asia, a Civilization in the Making //Foreign Affairs. – 1996. – С. 106-118.
Zhang Y. B. et al. Harmony, hierarchy and conservatism: A cross-cultural comparison of Confucian values in China, Korea, Japan, and Taiwan //Communication research reports. – 2005. – Т. 22. – №. 2. – С. 107-115.








2