Сопоставительный анализ архетипов, отражающих образ России в русскоязычных и англоязычных текстах

Наиболее сопоставимой характеристикой Лизы из произведения Карамзина и Дуни является то, что они – русские женщины XIX века. Дуня, как и Лиза, также бедна из-за ее семьи и материального положения, но, в отличие от Лизы, она покидает свой дом в поисках новой жизни, что, в свою очередь, является архетипом искателя. Она не может быть столь же чиста, как Лиза в своих действиях, но она так же чиста, как пресловутый блудный сын, изображенный на картине, висящей на станции; она оставила своего отца, чтобы найти лучшую жизнь, и, пережив «мир», возвращается домой.Тот факт, что Самсон преследует свою дочь после того, как после ее похищения предлагает читателю, что он не понял истинного смысла картины, висящей на его станции. Еще один ключ к пониманию того, что он не понял, состоит в том, что надпись написана на немецком языке, который начальник станции не понимает.Главная тема этой истории – вера. Если бы отец имел веру, он бы ждал дома своей дочери, а не поддался бы депрессии из-за своей потери. (Еще одним вероятным признаком слабой веры отца является тот факт, что он не ходит в церковь с Дуней). Поэтому не столько действия героев, которые признаны невиновными или виновными, а их вера является главным архетипом произведения. Как в «Станционном смотрителе», так и в «Бедной Лизе» Карамзина центральная женская героиня, Дуня и Лиза, соответственно, изображается в качестве сельскойженщины из окраин русского общества. Обе девушки ищут любовь, которая в конечном итоге приводит их к внешней социальной сцене людей с более высоким статусом. Пушкин и Карамзин оба делают социально маргинальных женщин центральными для сюжета и повествования, но предоставляют разные окончания. Дуня, дочь начальника станции, более успешна в восхождении в социальный центр. Пушкин использует пытается персонифицировать этот шаг, только назвав место Санкт-Петербурга конечным пунктом назначения. Он не называет родную деревню или места своей простой провинциальной жизни, но отмечает Санкт-Петербург как роскошный, высококлассный и достойный названия город. Что еще более важно, Пушкин использует ее действия, чтобы мотивировать историю, но сюжет не сосредотачивается на ее социальной мобильности. Фактически, история сосредотачивается на маргинальности ее отца, и мы видим только Дуню глазами других. Дуня, хотя ее действия двигают сюжет, ее собственные восприятия пустые, Пушкин никогда не дает ей возможности говорить о своей собственной судьбе, и поэтому она не может влиять на читателя. Тем не менее, та же Бедная Лиза, хотя и никогда не приобретает социального статуса, который, как предполагается, в итоге получила Дуня, сама является персонажем. Карамзин же ставит Лизу как часть повествования и персонажа, которая двигает за собой весь сюжет. Карамзин в отличие от Пушкина исследует ее мир, позволяет ей иметь любовь, т.к. «даже крестьянки умеют любить». В то время как Пушкин ставит эмоции Дуни устаревшими, никто не знает, влюблена ли она или нет.Исходя из этого, можно сделать вывод о том, что в произведениях А. С. Пушкина «Дубровский» и сборника «Повести Белкина» формируется определенный образ России и русского человека. В первую очередь, при помощи различных архетипов, писатель демонстрирует, что, по его мнению, Россия является очень традиционалистской страной, где люди живут по сформированным в течение длительного периода канонам. Соответственно, русский человек в его представлении – это крайне простой, но, в то же время, щедрый и сообразительный, что напрямую связано с жизнью в России XIXстолетия. 2.2 Динамика развития архетипов, отражающих образ России, в английской литературе XVI-XIX вв.Существенная особенность @мифа о России@ в английской литературе XVI и последующих веков: составляющие его элементы даются авторами в превосходной степени: «Страна не просто большая, но огромная; богатство несметное, нищета невиданная, рабство полное, власть абсолютная (отметим четкую противопоставленность «верха» и «низа» в структуре образа), мороз ужасный, жизнь самая суровая...». Эта особенность сохраняется до XIX в. – у Суинберна даже дантовский ад меркнет в сравнении с адом в России. "Такой семантический элемент «максимальной интенсивности» характерен именно для мифологического мышления и обычаи в смысловых мифологических и фольклорных структурах».В английской литературе XVI-XVIIвв. особых изменений в образе России не происходит: тот же принцип контрастности как основы структуры образа русского человека у известного драматурга Джона Флетчера (1579-1625) – сила, отвага, свободолюбие, эмоционалньость, тяга к справедливости и безусловная, даже рабская покорность власти. То же в образе Петра, русского царя, прибывшего в Лондон 10 января 1698 г., у историка Т.Б.Маколея: гордость,величие, могущество, ум, застенчивость. Образ Петра у известного очеркиста XVIII в. Ричарда Стиля также основан на противопоставлении абсолютного могущества монарха и его переживаний, вызванных нищетой и непосредственностью народа. "Дикость народа и просвещенное общество знати в Тобольске, противоположность неограниченной власти («верх») и верноподданичества народа («низ») – оппозиции, формирующие представление о России, у Дефо. Парадоксальное сочетание противоположностей – великого, хотя и неопределенного будущего России как «кузницы народов» и ее опасности для стран Запада (воплощенной в образах-символах разбойников и диких зверей –медведя, гиены) –новые элементы, в образе России в «Гражданине мира» (1764) О.Голдсмита.В начале XIX в. опасения Голдсмита–возросшая мощь России, –развиваются в английском общественном мнении под влиянием победы русских над Наполеоном. Идеи «снега», «мороза» используются для объяснения русских побед (Саути, Байрон, Вордсворт; зима лишь союзница русских –только у В.Скотта).Качественно новый элемент в образ России вводит Байрон, новую мифологическую оппозицию «лед/огонь»: огонь свободы (пламя пожара Москвы) растопит лед тирании. В творчестве Диккенса кроме известного сочетания элементов «мороз», «обилие, богатство» ничего в связи с Россией не возникает. Насколько стандартен стал образ России в английской литературе к середине XIX в., демонстрирует Бульвер-Литтон, сочетавший все традиционные компоненты: «северные стихии (ветры, холод, лед, мороз) упоминаются в одном ряду с символом власти –полицией, образ вновь повторяет черты дикаря и даже приобретает ... нечеловеческий характер (рост великана, свирепость –свойство медведя, с которым и сравнивает русского автор; выдержка, терпение, смирение –универсальные характеристики раба); традиционно и упоминание роскоши царского двора».Насыщена, сложна структура образа России в поэме Браунинга «Иван Иванович» (1879), не отступающая, однако, от общего мифа о России в английской литературе, а лишь дополняющая и четче структурирующая его. Ряд «низа» представлен в поэме элементами русской природы –снежного полномочного края, дикого, как его порождения и символы –волки: властью государства –в образе монарха, принимающего как молох, человеческие жертвы. Порождения ночи и зимы –волки связаны с идеей власти и с идеей дьявола. Мать, чье назначение –исполнение Божьей воли, давшей ей детей, предает им волкам –государству –сатане, чем не только совершает грех, но даже служит медиатором между верхним миром и нижним, вместо Бога предавая детей дьяволу. Таким образом, кровное родство между матерью и детьми –слабее, нежели родство-преданность и покорность Ваалу государства (волку-сатане) –родство, тоже скрепленное кровью. Божий суд и волю осуществляет «мужик»–Иван Иванович, творящий кровавую расправу топором; священник его оправдывает.Теннисон в сонете «Польша» (1832) писал также о царе-варваре с ледяным сердцем (те же мотивы: власть, дикость, лед). В пьесе Уайлда «Вера, или Нигилисты», написанной сразу после покушения Веры Засулич на Трепова, царь-тиран, дьявол угнетает народ, терпеливый и смиренный; единственно возможный выход –не реформы, а кровь, месть.Аналогичная схема, основанная на использовании идей, образов и символов библейского и литературного происхождения (обращение к Данте), представлена у Суинберна в оде «Россия» (1890). Здесь есть «только ад без всякого божественного проблеска света: единственный его источник –красная звезда будущей кровавой расправы с монархом, звезда цареубийства. Ад –место, куда ввергнута вся страна вместе с ее народом, и сатана –непосредственно царь, чьи жертвы не живут, ибо нельзя назвать жизнью ту рабскую покорность, в которой они существуют. Царь, ад, ночь, смерть («нижний» ряд) торжествуют до поры: кровавая звезда возвещает лишь надежду на жизнь».Таким образом, можно сделать вывод о том, что образ России в английской литературе обладает чертами, свойственными мифу: контрастностью смысловых элементов, немногочисленных и внутренне нерасчлененных при их отчетливой структурной выраженности, дискретности и постоянстве связей между ними, высокой стабильностью на протяжении почти десятилетий.ЗАКЛЮЧЕНИЕТаким образом, на основе проанализированного материала, необходимо сделать вывод о том, что понятие «архетип» напрямую связано с преодолением прошлого и представляет собой совокупность разнообразных коллективных воспоминаний (как позитивных, так и негативных) у одной социальной группы (например, нации или национальности), и которые могут передаваться через кинофильмы, музыку (т.е. искусство в целом), документальную литературу (письма, дневники и пр.). В художественной литературе сформирован достаточно существенный пласт архетипов, которые связаны с тем или иным образом. Они могут быть связаны, как с личностью персонажа, так и с его конкретными характерными чертами. Также при помощи архетипов в художественном тексте автор передает свои ощущения через символы, знаки, а также устоявшиеся стереотипы.В произведениях А. С. Пушкина «Дубровский» и сборника «Повести Белкина» формируется определенный образ России и русского человека. В первую очередь, при помощи различных архетипов, писатель демонстрирует, что, по его мнению, Россия является очень традиционалистской страной, где люди живут по сформированным в течение длительного периода канонам. Соответственно, русский человек в его представлении – это крайне простой, но, в то же время, щедрый и сообразительный, что напрямую связано с жизнью в России XIXстолетия. Говоря же об англоязычных текстах, то необходимо подчеркнуть, что образ России в английской литературе обладает чертами, свойственными мифу: контрастностью смысловых элементов, немногочисленных и внутренне нерасчлененных при их отчетливой структурной выраженности, дискретности и постоянстве связей между ними, высокой стабильностью на протяжении почти десятилетий.СПИСОКЛИТЕРАТУРЫАчкасов В.А. «Политика памяти» как инструмент строительства постсоциалистических наций // Журнал социологии и социальной антропологии. 2013. Т. XVI. № 4. С. 108.Васильев А. Г. Политика памяти: Российский опыт в свете теоретико-методологической рефлексии // Вестник РГГУ. Серия: Философия, Социология, Искусствоведение. №14(136). 2014. С. 62-67.Голиков А. В. Влияние концепции коллективной памяти Мориса Хальбвакса на современные memorystudies (на примере работ Я. Ассмана и А. Ассман) // Вестник РГГУ. Серия: Литературоведение. Языкознание. Культурология. 2019. № 8-2. С. 197-208.Емельянова Т. П. Коллективная память в контексте обыденного политического сознания // Информационно-гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2012. № 4. С. 56-62.Леонтьева О. Б. Память, время, мемориальная культура в работах АлейдыАссман // Историческая экспертиза. 2017. № 4. С. 31-46.Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров / Ю.М. Лотман // Семиосфера. – СПб.: «Искусство-СПБ», 2000. – 704 с.МелетинскийЕ.М. Космос // Мифология: Большой энциклопедический словарь/ гл. ред. Е.М. Мелетинский / Е.М. Мелетинский. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. – 7З6 с.Мелетинский Е.М. О литературных архетипах / Е.М. Мелетинский. – М.: РГГУ, 1994. – 1З6 с.Низовцева М. Б. Гастрономия как сегмент предметного мира «Повестей Белкина» А. С. Пушкина // Вестник Череповецкого государственногоуниверситета. 2012. №3 (40). С. 77-81.Нора П. Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре, 2005. № 2-3. С. 40-41.Ребель Г. М. Русская литература XIX в.: типология героев и романных форм. – М.: Флинта, 2018. – 384 с.Репина Л. П. Память и знание о прошлом в структуре идентичности // Диалог со временем. 2007. Спец. вып. 21: Исторические мифы и этнонациональная идентичность. С. 5-21.Савельева И. М., Полетаев А. В. Обыденные представления о прошлом: теоретические подходы // Диалоги со временем. Память о прошлом в контексте истории/ Под ред. Л. П. Репиной. М.: Кругъ, 2008. С. 19-50.Терещенко, А.В. История культуры русского народа / А.В. Терещенко. - М., 2007.Топоров В.Н. Еда / В.Н. Топоров // Мифы народов мира: Энциклопедия: в 2 т. / гл. ред. С.А. Токарев. М., 1987. Т. I. С. 427-429.Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого Я. М.: Эксмо, 2021. С. 79.Фрейденберг, О.М. Поэтика сюжета и жанра / О.М. Фрейденберг. М., 1997.Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: «Повести Белкина» / В. Шмид. СПб., 1996.Щукина Д.А. Пространство в художественном тексте и пространство художественного текста / Д.А. Щукина. – СПб.: СПГГИ, 200З. – 218 с.Zelizer B. Reading the past against the grain: The shape of memory studies // Critical studies in mass communication, 1995. [Электронный ресурс]. URL: https://blog.richmond.edu/memorializing/files/2017/01/zelizer_reading-the-past.pdf (Дата обращения: 22.03.2022).